"Он ощущает чье-то внимательное присутствие на периферии мира. Что-то клубится там.
Что-то вроде одушевленной пульсации или золотого нимба, украшенного живыми огнями, мерцающего, как рыба в глубине океана.
Нечто среднее между галактикой, сокровищами индийского раджи и сиянием непостижимой божественной тайны".(с)
В какой-то момент, хаживо съеденная своей злостью на саму себя я открываю глаза, и понимаю, что река,которая несла меня, остановилась,что волны больше не бьют по бортам.
Твой Бодхисаттва серьезно обеспокоен, он вооружился стеклоочистителем, двумя ведрами советской"Белизны" и металлической щеткой, которой сдирают старую краску, и он трет тебя изнутри. Все равно что счищать рапу и кораллы с потонувших мачт. Но очень-очень старается. У кого-то под кроватью живет Бугимэн, а у меня - заплаканный Сканда, все десять лиц в слезах и соплях.
И всюду мелькают города, города, пущенный по кругу и замкнутый сам на себя Уроборосом поезд носится по городам: вот я в городе Ц., тут как обычно много народу на мосту, ведущему в средину моря, мы идем сквозь толпу людей, инвалид показывает чудеса каллиграфии ногами, потому что у него нет рук, а у тебя они есть, но ты делаешь ими какую-то херню. И вот лестницы в море с двух сторон, в последний раз и так явно - можно просто спуститься, укрыться зеленой тиной и лежать, оставшись навсегда в городе Ц, где все другое - какая-то другая ты, какая-то другая жизнь.
Город Ша - я тащу Леру под руку, и вместо ночлега предлагаю ей зайти в первое злачное заведение, испытывая такую острую необходимость отплясать катастрофу сегодня ночью, что протираются джинсы на коленках. В итоге мы таскаемся всю ночь по Нанкин-роад, включаем-выключаем фонари как в своей прихожей, и все, что было на картинках еще в "Ящике Пандоры" вдруг перед тобой - спящее, замусоренное, искрит проводка, в два ночи закрываются самые стойкие забегаловки - все равно еда в Ша отвратная.
А вот и город %. - это вечер, маленький сквер, разменявший свой век фонтан, бегают дети, я обнимаю рюкзак, а где-то рядом сидишь ты, и тени наступающего вечера так глубоко вонзаются в брусчатку, и так живо двигаются под кедами муравьи. Во всяком случае, это всегда интереснее наблюдать, когда больно слушать и больно думать.
Вот снова город М., я где-то на Болотной, это десять утра, здесь негде ходить и нечем дышать, карта на метро выпадает из кармана, я прислоняюсь к стене с Брюсом Ли. Пирожки по рецептам староверов ничего такие.